Фото из открытых источников.
После недавнего обсуждения за «круглым столом» темы «Тернистый путь к свободе: исторический взгляд на последствия Ашаршылық» и программного выступления на нем спикера сената Маулена Ашимбаева в социальных сетях и СМИ вспыхнули нешуточные страсти. Они свидетельствуют о наличии в нашем обществе разных, зачастую полярных взглядов на причины и последствия трагедии начала 1930-х годов. Аrasha.kz. предлагает читателям мнение на эту тему известного журналиста Кенже Татиля, изложенное в виде тезисов и опубликованное на сайте Qmonitor.kz.
Тезис первый. Прозвучит банально, но тем не менее… Тема, связанная с Ашаршылық, в силу множества причин после обретения Казахстаном независимости приобрела в нашем обществе характер фантомной боли. В том смысле, что переживших ужас массового голода с каждым годом становится все меньше, если не сказать, что таковых вообще уже не осталось, а рана саднит все сильнее и сильнее. Причина такого парадоксального явления проста: хотя со времени этой общенациональной казахской трагедии прошло почти девять десятилетий, она так и не получила должной оценки. Ни политической, ни научной, ни гуманитарной. Хотя подспудное желание сделать это в казахском обществе присутствовало всегда.
Тезис второй. Председатель Сената Маулен Ашимбаев, второй во властной иерархии сегодняшнего Казахстана человек, послал гражданам страны недвусмысленный месседж: дескать, не стоит политизировать Ашаршылық. Не отрицая рациональных зерен, присутствующих в такой постановке вопроса, все же замечу, что этот посыл носит несколько общий характер, поскольку не конкретизирован. Что не стоит политизировать? Сам исторический факт или его последующую трактовку? А, может, разноголосицу в его оценках? И в чем, собственно, состоит опасность политической оценки Ашаршылық для казахского социума?
Как мне представляется, в рассматриваемой постановке вопроса кроется немало подводных рифов. Во-первых, и это самое банальное, не стоит забывать, что сама по себе историческая наука не может быть не политической. Хотя бы потому, что она изучает процессы, тренды и деяния тех персонажей, которые оказали ключевое или заметное влияние на ход и мировой истории, и истории отдельных этносов, государств. Недаром существует такая научная категория, как «политическая история». А раз она заслужила право на существование, и это уже во-вторых, то, следовательно, отказывать ей в праве на политические оценки было бы, по крайней мере, нелогично.
Поэтому оценка Ашаршылық не может быть иной, чем политической. Все остальное от лукавого.
Тезис третий. Не будем кривить душой и честно признаемся, что попытки дать тем событиям политическую оценку и в аналитических кругах, и в массовом сознании воспринимаются как некая форма фронды по отношению к нашему стратегическому союзнику – России. Но насколько это соответствует истине с точки зрения если не формальной логики, то хотя бы здравого смысла?
Во-первых, Ашаршылық целиком и полностью лежит на совести советской власти и ее самого яркого символа – товарища Сталина. Нет-нет, я не собираюсь бросать в его адрес какие-то дежурные и набившие оскомину обвинения, но факты вещь упрямая. Именно он был генератором и бескомпромиссным проводником политики коренной ломки как устоявшегося уклада жизни русской традиционной общины, так и цивилизационной основы традиционного (кочевого) казахского общества.
Да, образ жизни и тип хозяйствования казахов на момент, когда партия большевиков приступила к решительным социальным экспериментам, были не самыми прогрессивными. Но как бы то ни было, выработанный на протяжении тысячелетий цивилизационный опыт позволял оставаться, пусть и не главными, но весьма реальными субъектами истории. Однако к несчастью, политический тренд стали задавать силы, которым были чужды всякие сантименты, что и сыграло ключевую роль в трагической судьбе кочевого казахского этноса. В конкретную фактологию ударяться не имеет смысла, поскольку она общеизвестна.
Исходя из вышесказанного, и это во-вторых, стремление дать Ашаршылық политическую оценку никоим образом нельзя рассматривать как некий антироссийский выпад. Это глубоко ошибочное во всех отношениях понимание стремления к объективной оценке очевидного исторического факта: казахи стали жертвой теоретически абстрактной, научно не просчитанной, но зато политически мощно пролоббированной программы действий сталинского руководства. Тем не менее, то, что для нас, казахов, стало общенациональной трагедией и едва не привело к утере национальной идентичности, сегодня пытаются преподнести как фрагмент более общей картины политического волюнтаризма.
По сути, это есть не что иное, как реанимация принципов тоталитарной идеологии, когда право на истину всегда было прерогативой более сильного. Однако времена нынче уже иные, и насколько такие подходы могут способствовать позитивному восприятию кампаний в пользу интеграции с бывшей метрополией, которые чуть ли не в перманентном режиме звучат из Белокаменной, сказать сложно.
Как мне представляется, давно пришло время понять: проблема Ашаршылық – это не камень преткновения, а, скорее, точка опоры, которая позволит нам открыть совершенно новую эру в истории взаимоотношений казахов и русских, Казахстана и России. Ашаршылық был, есть и остается темой сугубо внутриказахской и, если угодно, внутриказахстанской повестки дня. Только мы сами, ни к кому не обращаясь, ни к кому не апеллируя, ни на кого не рассчитывая, должны давать оценки, трактовки и конечное определение того, что значит для политической истории казахов ХХ века трагедия начала 1930-х.
Тезис четвертый. Объективная оценка Ашаршылық очень важна с точки зрения консолидации собственно казахского социума, который сегодня идеологически атомизирован, духовно разобщен, поколенчески размежеван, а внутриэлитно поражен метастазами трайбализма. Это особенно бросается в глаза, когда пытаешься проанализировать, как воспринимаются, трактуются самые острые проблемы истории казахского общества. Градус дискуссий порой выходит за грань разумного. Там нет никакого намека на культуру обсуждения, нет стремления к аргументированному оппонированию, но зато в избытке присутствует нетерпимость к другой точке зрения, нередко граничащая с тупым игнорированием элементарного здравого смысла. Временами возникает ощущение, что точка бифуркации уже пройдена, и никто, ничто нам уже не поможет. В такие минуты невольно испытываешь нечто схожее с фрустрацией.
Однако при всех этих издержках только мы сами как нация, как народ, как общество должны и, я бы даже сказал, обязаны выработать, а затем продемонстрировать миру свое собственное видение и понимание самой трагической страницы национальной истории. Как это сделали в свое время евреи. Как смогли сделать, преодолев все комплексы, немцы. И как сегодня пытаются совершить это американцы, переживающие непростой период переосмысления своей, еще вчера казавшейся безукоризненной в плане понимания и оценок политической истории.
Вывод напрашивается простой: история (пусть даже мы в ней выглядим порой не в самом лучшем свете), ее трактовка и преподнесение на суд другим должны, в первую очередь, способствовать консолидации нации, а не ее разобщению. Но, к сожалению, именно последнее мы наблюдаем в нашем случае. И такое положение вещей не может не удручать. Честное и объективное осознание своего места в истории – это удел мужественных. Так неужели мы не в состоянии набраться этого мужества?
Тезис пятый. Самый сложный момент, связанный с Ашаршылық, заключается в поиске ответа на вопрос: может ли он считаться актом геноцида с последующим признанием такой оценки на международно-правовом уровне? Именно по этому пути с самого начала своего независимого существования пошла Украина, пережившая столь же катастрофический Голодомор.
Теперь вспомним, как квалифицируется геноцид в международном праве. «Геноцид (от греческого γένος – род, племя; и латинского caedo – убиваю) – форма массового насилия, который ООН определяет как действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую путём:
убийства членов этой группы;
причинения серьёзных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в такой группе;
насильственной передачи детей из одной человеческой группы в другую;
предумышленного создания жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение этой группы».
Также стоит вспомнить, что в международной юридической практике этот термин стал применяться после окончания Второй мировой войны и что на принятой трактовке в значительной степени отразилась трагедия Холокоста. С тех пор прошло достаточно много времени, и в силу новых исторических фактов, изменения политических условий вышеуказанная формулировка, думается, уже не может считаться окончательной и неизменной.
Казахстан с момента обретения независимости является полноправным субъектом международного права, членом ООН, некоторое время назад председательствовал в Совете Безопасности ООН, а наш нынешний президент К.-Ж. Токаев занимал пост заместителя генерального секретаря этой организации. Поэтому можно предположить, что эта совокупность факторов позволяет нашей стране выступить с инициативой расширить толкование термина «геноцид» в соответствии с изменившимися условиями.
Я не специалист по международному праву, но думаю, что такое вполне возможно, если, конечно, на то хватит политической воли. К примеру, почему бы не дополнить существующую трактовку термина следующими словами: «Геноцидом может считаться целенаправленная государственная политика, в результате которой уничтожается или подрывается цивилизационная основа существования той или иной этнической группы»? На мой взгляд, такая формулировка, в принципе уже имеющая хождение в юридической литературе, вполне корректна и полностью соответствует тому, что проделала советская власть в отношении казахской нации в период осуществления политики насильственного оседания и коллективизации.
Кстати, как указывает «Википедия», в Уголовном кодексе Российской Федерации определение геноцида в целом совпадает с тем, которое дала ООН, но последний пункт формулируется иначе: «насильственное переселение либо иное создание жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы». Исходя из сравнительного анализа двух вышеприведенных формулировок, можно сделать вывод, что если Казахстан проявит инициативу подобного рода, то ничего антироссийского в этом шаге не будет.
И потом, сегодняшняя Российская Федерация и бывший Советский Союз – это две разные страны. Хотя, возможно, некоторые возразят и скажут, что РФ объявила себя правопреемником СССР. Но насколько я понимаю, это касается главным образом международно-правовых обязательств, но никак не преступлений сталинского периода правления, результатом которых и стал Ашаршылық. Таким образом, все вопросы относительно антироссийской направленности выноса этой темы на международно-правовой уровень отпадают сами собой.
Другой вопрос, хватит ли у нас на это политической воли? Как бы ни сложились дальнейшие обстоятельства, я глубоко убежден, что рано или поздно, но сделать этот шаг придется.
